— Я куратор проекта чатов. Моя основная работа – это построение тематических сообществ внутри нашего общего транс-сообщества. Я технически есть в каждом чате — и иногда немного по ним пробегаюсь.

— За первые 35 лет этого долгого пути со мной чего только ни было — начиная с учёбы и заканчивая работой в музее и учёбой в Польше. В какой-то момент случилась женитьба — точнее, выход замуж. И, скажем так — неявная гендерная дисфория меня мучила.

А когда началась война — как сейчас помню, 22-й год, февраль — весь конец февраля и начало марта я провёл в диком думскроллинге [нездоровая тяга к чтению плохих новостей — ред.]. А когда в любой момент можешь стать кусочком ядерного пепла, невольно себя спрашиваешь — зачем притворяться? Зачем жить не свою жизнь? И так я понял, что или я доконаю дисфорию, или она меня.

Центр Т оказался первой организацией в списке выдачи гугла. И это была первая для меня организация, которая помогала через текст. Дело в том, что я аутичный человек, и у меня довольно сильная дисфория на собственный голос. Поэтому разные телефоны доверия мне просто однозначно не подходили. А тут — подошло всё!

Сначала как-то в чате своего города вписался, а потом буквально через несколько месяцев так получилось, что меня позвали быть со-модератором. Конечно, я сначала боялся — но потом ничего, втянулся. К тому времени мой партнёр (с которым я как раз состоял в браке) переехал из России. И так получилось, что чат мне помогал заполнять все те активности, которые раньше заполнял один любимый человек. Оказалось, что сходить в кафе, куда-нибудь путешествовать, прогуляться на выставку, сделать ремонт, обсудить книги, поговорить по душам — можно не с одним и тем же человеком, а с десятком разных. К своему чату я относился как к еще одному любимому человеку.

И стало понятно, что у меня получается. Был на втором дне рождения Центра Т в Москве, ездил туда. И самое потрясающее, что со мной тоже нашлись с чата люди, которые туда пошли. Ну а дальше я основал чат фуррей, чат по интересам — и пошло-поехало.

— В целом коми — это большая группа народов: коми-зыряне, коми-пермяки, коми-язьвинцы и так далее. Я могу себе примерно представлять жизнь коми-пермяков — поскольку я сам из Пермского края.

За коми-пермяков — да и в целом за многие финно-угорские народы — могу сказать, что это народы во многом ассимилированные [то есть, “растворённые” другими крупными народами — ред.]. И это такая тоже штука, которую надо понимать. Есть достаточно известное заблуждение, что вот русские — это такие эталонные славяне. Поэтому на картинках их часто рисуют таких светловолосых, в белых рубашках, с какими-то красными вышиванками и т.д. Но штука в том, что как раз именно в среди русских достаточно большое вливание коми и других финно-угорских народов. И в русском языке есть достаточно большое влияние финно-угорских и тюркских заимствований.

— Я сам на коми-пермяцком языке не говорю, и моя мама тоже не говорит — но зато понимает. И она периодически рассказывала про интересные моменты, когда она приезжала к своей матери, и там сидели её подружки. И вот они шепчутся, разговаривают и думают, что она их не понимает. А она-то всё понимает.) Поэтому никакого секретного языка не получается. В целом моя мать знает отдельные слова, но уже не может их связать в предложения. Но вот моя коллега по работе, она говорила (хотя и плоховато). И вот она уже, получается, уже прямо 100% коми-пермячка.

И ещё хочу рассказать о некоторых наших «визитных карточках» и забавных названиях. Пирожки с пистиками, посикунчики, ну и пермский звериный стиль.

Что такое посикунчики? Это такие пирожки с мясом (чаще всего это свинина), которые очень сочные. И при надкусывании они очень непристойно выделяют жидкость — притом чуть ли не через весь стол. Ну и, соответственно, название не от слова «сечь», а от слова «сикать». И у нас есть прямо в городе сетка кафе «Уральские посикунчики», эдакая быстрая кухня на местный манер.

Есть ещё весёлые моменты, связанные с коми-пермяцким языком. С ним связано очень много топонимов в Пермском крае. Например, слово «вода» переводится как «ва». Усьва (грохочущая, шумная вода), Колва (рыбная река), Сылва (талая вода), Иньва (женская вода), Юсьва (лебяжья вода), Косьва (прыгучая, порожистая вода) и так далее.

Когда я слышу название столицы нашей Родины, то всегда веселюсь. Потому что «моска» - это «корова». И «Москва» - это по сути «коровья вода». Поэтому у нас, в Пермском крае, много деревень с названиями типа Москва, Москвино, Московка. И столица России для меня названа финно-угорским словом.

Ещё пару слов про «русские» пельмени. Вот говорят — мол, наше достояние, народная еда и т.д. Так вот, по коми-пермяцки «пель нянь» — это «хлебное ушко». И если изначально те же китайские дамплинги больше были похожи на пирожочки, то уже форма именно «хлебного ушка» — это коми-пермяцкое изобретение. Которое потом было заимствовано русской культурой.

И это тоже можно отнести к вопросу о колониальной этике. Она как раз про то, что удачные вещи из чужих культур люди заимствуют и считают, что это их придумка.

— Как всегда, расскажу смешную шутку — а потом уже будет ответ на прямой вопрос. У моей матери к жизни достаточно специфическое и забавное отношение. С одной стороны, она получила советское образование — поэтому она себя относит к материалистам и атеистам. А с другой стороны, у неё взгляд на мир как на постоянную сказку.

Как-то в детстве я у неё спросил — а почему Дед Мороз на разных ёлках все время разный? И мать мне объясняет, что Дед Мороз — это дух. Мы сейчас видим актёра в гриме — это шаман. Он вживается в роль, проводит обряд — и этот дух к нему приходит.

Или вот например — по улице летит целлофановый пакет, и мама достаточно легко и быстро про него сочиняет. Скажет, что душонка какая-то в контакт вошла с пакетом и использует его как своё тело. И резвится, летает по ветру — и вот её мы сейчас и видим.

И для неё совершенно очевидно, что в мире есть духи — и в этом нет ничего удивительного, странного или нереального. Да и в целом есть всякое иррациональное — ну вот так бывает, это всё равно часть природы. Пожалуй, так я бы это сформулировал.

— Да, да, это прямо чувствуется. В целом, я от матери унаследовал некоторое ощущение близости мистического и реального — эдакий магический реализм. Как в том же «Твин Пиксе», например.

Сюда же могу привести ещё такой пример. Когда был пожар в клубе «Хромая лошадь» [2009 год, Пермь — ред.], я помню, мама проснулась и говорит, мол что-то странное мне сегодня снилось. Зубы выпадают на ровном месте — а это, говорят, значит, что страдает кто-то. И зубы-то странные были — бриллиантовые.

А потом мы, значит, узнаём новости, про пожар и погибших. И она такая: «А, так понятно, почему зубы бриллиантовые. Там же все, кто погиб — они молодые, красивые, богатые». И для неё это было как бы обыденностью, что сон был связан с реальным происшествием. Ничего удивительного, но вот такое ей приснилось — ну, типа, так бывает.

И вот, пожалуй, я научился от матери пониманию того, что бывают какие-то странные вещи или совпадения, которые очень трудно объяснимы с точки зрения реальности.

— Ой, вообще мифология — это у нас, я бы сказал, экспортный товар. Такого нагородим, что ещё и остальным много останется. Часть из того, что мне известно, я почерпнул сам из этнографических источников, а часть — действительно от мамы.

Самая такая, пожалуй, примечательная фигура в нашей мифологии — это Икотка. Он может запрыгнуть в человека через рот и начать говорить что-то от его лица. Получается какой-то такой второй голос, который человек контролировать не может. Мама моя мне рассказывала, что этот голос и наружу-то может не пробиваться.

Наверное, в этом контексте я даже расскажу, как мама среагировала на мой каминг-аут. Сначала была довольно типичная реакция — принимаю, потом не принимаю. Максимально мисгендерит — а потом вроде как думает, что принятие уже неизбежно. Но был и довольно забавный момент, когда я уже понимал, что у меня предстоит эмиграция. И вот уже осень, мне утром уезжать, и я прихожу в родительский дом. И мать мне говорит так строго, как на допросе:
-Ну что, одна поедешь или со своим подселенцем?
-С чем?
-Подселенцем.

Я делаю вид, что, не понимаю, а сам уже начинаю догадываться. Ну, расспросил, что она под этим понимает. И выяснил:

Есть поверье, что некоторые души не могут попасть ни в рай, ни в ад, потому что ничего путного на земле не сделали. И они могут подселиться к человеку и «прорасти». И вот смотрит такая душа — девочка пушистенькая, славенькая, беленькая, блондиночка. И всё — становится подселенцем, а потом и вовсе человека из его тела гнать начинает.

В общем, так, слово за слово, я и узнал про эту идею — что в человеке могут жить много разных душ одновременно и что они не обязательно совпадают между собой по гендеру. И когда меня спрашивают про мою гендерную идентичность, я обычно коротко отвечаю — я трансмужик. А когда заходит более доверительная беседа, то иногда сообщаю, что я two-spirit [буквально «две души» - ред.].

Кстати, очень рекомендую посмотреть сериал «Топи» (2021). Там по сюжету приезжают такие обычные москвичи в какую-то глушь, а там сидят такие странные люди, верят в какие-то чудные вещи. Но несмотря на такую экзотизацию, сериал довольно забавный, сделан вполне неплохо.

— Насчёт понятий «фобное» и «френдли». Скажу так — мне кажется, они в целом являются порождениями колониальной оптики. Их определяет сама мысль о фиксированности гендера — что вот у нас есть паспорт, в котором обязательно есть буква «М» или «Ж». И вот как её поставили — так оно и есть. Это, скажем, глубоко «московская» оптика.

На местах история получается несколько иная. Надо понимать, что собственно паспорта крестьяне получили относительно недавно — в 1974 году. Поэтому в народе на первый план выходит обычно не то, что написано в документе. И если кто-то там говорит, что, мол, вот он мужик, а вот это баба — то это не про пол. Это как раз про гендер.

Мужик — это тот, кто носит мужскую одежду, выполняет мужскую работу и говорит о себе как о мужике. Соответственно, баба — это та кто ходит в бабьем, носит бабью косу, тянет бабскую работу. Бывает, ещё рожает — но не всегда (не всем бабам детишек послано).

То есть мужик и баба это не обладатели особых гениталий — чича и потены. Это как раз гендер, социальный конструкт. Ну и промежуточное состояние — ни там ни сям — тоже бывает.

Есть у меня и пример из жизни. Сестра моего бывшего партнёра рассказывала, что в её деревне живёт некто Паша. Обычный парень, работает на тракторе, время от времени ездит к любовнице. И про него все знают, что он «девкой родился», но это никого не волнует. Потому что когда вы не выезжаете дальше своего села и когда документы нужны только для покупки билетов и получения пенсии, что там в них написано — уже не так важно. Главное — как человек себя ведёт и что делает.

Сама эта история не из Коми-Пермяцкого округа, но я знаю, что у нас такое тоже бывает. Так что практика в целом довольно универсальная и спокойно сочетающаяся с местной культурой. Делает мужицкую работу — значит, мужик. Хозяйствует — значит, баба. А если ни то ни сё — ну колдун, наверное. Так решили духи — и всё тут.

— Конечно! И вообще в мире это распространённое явление. Мне вот кстати попадался довольно забавный документ из экспедиции Степана Крашенинникова на Камчатку (точнее, ссылка на него в статье от 2016 года). И вот там они как раз наблюдали трансгендерных людей. У них всё было очень просто: ходит в юбке, живёт с мужиком — значит, женщина. А кто же ещё?

В самом документе они, правда, камчадалы-коекчучи, люди «превращённого пола» названы «гомосексуалистами», но увы — Европа в те времена ещё не доросла до такого просветления.

— Знаешь, я не могу сказать, что это именно курьёзные ситуации. Я просто замечаю,
что меня из-за светлых волос все автоматически записывают в русские — что, конечно, очень грустно. Даже ЛГБТ-ребята и девчата таким грешат, хотя они и смотрят на понятие самоидентичности посвободнее.

Вот расскажу пример из практики нашего Центра Т. У нас как-то была реклама френдли специалиста по заплетанию дредов. В комментариях тут же начали писать про то, что дреды угнетают темнокожих, потому что это культурная апроприация [угнетение чужой культуры путём заимствования её аспектов — ред.] и наживательство на чужих традициях. И один из специалистов даже принёс извинения за свою «колониальную оптику» и за то, что такой пост у нас вообще вышел.

Меня это несколько задело, и я решил высказаться. И написал, что вообще-то причёски из спутанных волос — это феномен далеко не только народов Африки. У коми-пермяков, например, они называются космами. Когда идут работы какие-то посевные или жатва, а волосы длинные и ухаживать за ними некогда, они часто сбиваются в колтуны. А поскольку никаких «колтунных» салонов у нас уже нет (в отличие от кафе с посикунчиками), мне вот тоже хочется носить дреды как ближайший аналог к культурным традициям уже своего народа.

На что получил гениальный ответ — мол, я загуглил сейчас слово «колтун», и это выглядит абсолютно не так, как дреды. Ну и тут мне оставалось только посмеяться. Что сказать, дружище — молодец, что умеешь пользоваться гуглом. И спасибо, что воспользовался колониальным инструментом для обесценивания того самого национального опыта.

А мне, между прочим, об этом рассказывала ещё мама. Ей, маленькой, эти самые колтуны особой чесалкой для льна, льночесалкой, бабушка распутывала.

— Вопрос на самом деле хороший. Можно конечно рассмеяться и сказать, что современная Россия нас переваривает и максимально растворяет в себе.

На моей памяти был референдум по присоединению Коми-Пермяцкого автономного округа к Пермскому краю. И у нас очень двояко к этому относились. С одной стороны — более внятное распределение ресурсов. А с другой стороны получалось, что глубинка будет финансироваться по остаточному принципу.

И преподаватели на моём биологическом факультете говорили, что так гораздо легче лес разворовывать. Как это обычно бывает: разворовали — подожгли — и всё свалили на пожар. Чиновники довольны, а для местной флоры и фауны радости будет мало.

Или вот ещё пример. По моим данным, действительно довольно большое количество человек в национальных республиках «забривали» [забирали в армию во время «ограниченной» мобилизации - ред.] — в основном это происходило в деревнях.

— Да. И как будто москвичей призывать страшно — а вдруг ещё бунтовать начнут? Да и плюс москвичам же это не интересно — ну подумаешь, забирают где-то там далеко каких-то представителей малых народов, названия которых даже неизвестны. Главное, что не нас же!..То есть, да, это есть такая проблема: невидимость из «центра принятия решений» ведёт к небезопасности.

И у нас на работе, я знаю, есть люди, у которых дети погибли в первые дни войны. И вот после такого у них никакой лояльности к государству не остаётся. Вот только от Кудымкара до Москвы — далековато, не докричишься.

Но при этом я вижу и обратную тенденцию. Сейчас принадлежность к различным коренным народам становится ещё одной особенностью человека, о которой другим бывает интересно узнать. И я вижу, что среди прогрессивного сообщества возникает вопрос — а правда ли, что в России все русские, или все-таки нет. Возникает он в целом на границе общественной и академической среды — то есть, у политологов, активистов или у так называемой политической оппозиции.

Уже сам по себе этот звучащий вопрос очень важен в контексте проблемы.